Уважаемые. У меня сегодня очень грустное настроение. Такое бывает... Для меня это, считай, нормальное состояние, но для многих это в тягость.
Я хочу сделать вот что: Я делаю заметку для грустных стихотворений и песен. Чтоб в минуты когда кому-то плохо или грустно, человек мог поделиться. Поделиться стихами. Так или иначе - высказаться. Опять же в стихах. Возможно найти что-то для себя. Добавляйте те стихотворения, которые для вас очень глубоки и значимы.
Веселого здесь не будет. Я обещаю добавлять по одному новому стихотворению каждый день. Просьба не спрашивать чьи это строчки(сразу говорю - не мои). Здесь это не имеет значения.
Здесь будут только стихи. Грустные стихи. Будут вопросы - обращайтесь в приват.
Изначально хотелось разослать многим по одному стихотворению. Которое больше всего подходит для него. Но, все-таки, решил постепенно выкладывать в этой заметке, чтоб каждый смог найти в этом что-то для себя...
С покачнувшейся ветки осыпался блёстками снег
Он искрится на солнце, сверкает и, тихо кружа,
Опускается наземь Я часто летаю во сне,
За пушистыми хлопьями падает в пропасть душа.
Реже снится — зима полустанок, пустынный перрон
Стук и скрежет колёс или сердца удары в груди?
Задыхаясь, бегу, догоняя последний вагон
Снег в лицо Не успеть Лишь мигнули огни впереди.
Иногда посещает любимый Тревожные сны.
Он приветлив, смеётся и что-то советует мне,
Но потом исчезает, a колкое чувство вины
Притаилось под сердцем, ледышкой в немой глубине.
Закрываю глаза но сегодня бессонная ночь,
И не будет желанных, чудесных, забытых картин.
В тёмном зале сознания нынче иное кино,
У проектора — разум, безжалостный мой господин.
Жизнь связала нас. Видимо, жизнь машинка вязальная.
Шерстяные две ниточки в узелочек просились.
Наш роман как роман. Две странички вокзальные.
На перроне мы встретились. На перроне простились.
И уже не спешу по ночам в электричке я
В дом, где вместо тебя поселилась тоска,
В дом, где наша любовь стала просто привычкою,
От которой решили мы как-нибудь отвыкать.
Наш роман как роман. Весь прочитан до корочки.
Бесконечен один только дождь за окном.
Я на кухне курю. И в открытую форточку
Входит вместе с дождем одиночество в дом.
Не освоит никак жизнь науку вязания.
Шерстяные две ниточки кто-то взял развязал.
Потеряли давно наших встреч расписание.
И вздыхает без нас гулким эхом вокзал.
Не слюбилась любовь, вопреки всем пословицам.
Ждем, что стерпится боль одиночества в нас.
Но подумай сама: может, все же условиться
Нам о встрече с тобой, день назначить и час?
И петля за петлей жизнь машинка вязальная
Прохудившийся холст будет снова латать.
И опять под дождем, и опять на вокзале я
Жду тебя. И опять ты пришла. И опять...
Шарманка за окном выводит звуки скверно,
Она моим стихам нашептывает бред
Что, если я умру, то в августе, наверно,
А, если повезет, то точно в сентябре...
Ищи меня, ищи! Ты знаешь все приманки.
Но книжек записных страницы не листай.
Иди на звук дождя, на скрип больной шарманки,
На шорохи листвы, на голос птичьих стай.
Ищи меня, ищи! Мне холодно и страшно.
Зароюсь до утра я в ворохе перин
И слушаю всю ночь грозы осенней кашель...
Всего-то и забав безвкусный аспирин.
Срисована судьба с бродячей обезьянки.
Пиджак мой, как стихи, по швам давно трещит.
Всего-то и богатств скрипение шарманки.
Всего-то и надежд ищи меня, ищи!
Я снова постарел и вряд ли стал умнее.
Но нам не избежать дождливых душ родства.
Ищи меня, ищи и я тогда сумею,
Сентябрь обманув, дожить до Рождества.
Ищи меня, ищи! Одета наизнанку
Поношенная жизнь. Другой не попросить.
Шарманщик-бородач, крути свою шарманку!
И вместе с ней, Земля, скрипи вокруг оси!
...Но если в листопад почувствуешь внезапно,
Как оборвал мотив шарманщик-бородач,
И воздух пропитал больничный стойкий запах
Меня ты не ищи! И обо мне не плачь.
Прошу прощения... Обсуждения здесь не должно быть.
Прошу прощения в стихах.
ВАЛЬСОК «ПРОЩЕНИЕ»
Три четверти. Вальсок. Неспешное вращенье.
Старательно и в такт судьбу свою крути!
И рядом как всегда прощанье и прощенье.
”Прощай” почти что крик. И шепотом Прости”.
Бормочем: раз два три. И движемся по кругу.
Усердно бороздим блистательный паркет.
И в танце много лет мы говорим друг другу
”Прощай” всегда в лицо. Прости” всегда во след.
Уж не тебе ли знать, как мне не удавался
Трехмерный этот шаг. Но я к себе был строг.
”Важнейшее из всех искусств искусство вальса”
Твердил я в трудный час. И повторял урок.
Нам не освоить па из вальса Возвращенье”.
Такой высокий класс придет на склоне дней.
Сейчас танцуем вальс Прощанье” и Прощенье”.
Прощание больней. Прощение важней.
Непрочен узелок случайных обещаний.
Ты хочешь отдохнуть. Ты просишь: Отпусти!”
Три четверти. Вальсок. Ни слова о прощанье!
Три четверти. Вальсок. Прости. Прости. Прости.
И если между строк проступит вдруг Останься!”
Меня ты не жалей! Не стоит! Не грусти!
Танцуй! Тебе к лицу! Ты рождена для танца!
Не думай обо мне! Прости меня! Прости!
Не пиши мне долгих писем, не пиши.
Если честно я и адрес поменял.
Я живу теперь, дружок, в такой глуши,
Что навряд ли почтальон найдет меня.
Не сердись, дружок, за этот переезд.
Мне отсюда стало многое видней.
Ничего! Не выдаст Бог, свинья не съест!
Не слыхал, чтоб кто-то здесь держал свиней.
Жаль вот только, что неважный я поэт!
А иначе б рассвистал на сто ладов,
Как здесь вечер красит сосны в синий цвет!
Не поверишь в самый синий из цветов!
Ворох строчек, накопившихся за год,
Собираюсь разобрать. Да все никак!
Хоть всего одна осталась из забот
Не забыть набрать воды у родника.
Без гостей, без новостей и без газет
Непривычно. Но не так уж тяжело.
Не пиши мне. Не ищи мой легкий след.
Выпал снег и все следы позамело.
Я не жду тебя! Забыт людьми перрон.
Редкий поезд сонно прячется во тьму.
Не пиши мне! Что написано пером
Будет помниться. А это ни к чему.
Не пиши мне, дорогой мой человек.
Здесь навряд ли почтальон найдет меня.
Только слышно, как неслышно кружит снег...
Да доносится собачая брехня...
Ты спишь... И я молча смотрю сквозь ресницы...
Я вижу все то, что тебе ночью снится:
Испанской долины лимонное лоно
И город, который зовут Барселона...
Гранат зацветает на выжженных склонах...
Там пылью листва на деревьях покрыта.
Там, как кастаньеты, о камни копыта.
Гранат зацветает на выжженных склонах.
Там город, который зовут Барселона...
Испанской долины лимонное лоно.
И сон надо мной нежно руки раскинет,
Чтоб встретил тебя я в испанской долине.
Я плащ распахну с грациозным поклоном.
Дай руку! Дорога ведет в Барселону!
Гранат зацветает на выжженных склонах!
Прозрачной накидкой укроет нас вечер.
И ветер тебя обнимает за плечи.
И рокот цикад под ночным небосклоном.
Дай руку! Дорога ведет в Барселону!
Я плащ распахну с грациозным поклоном!
В аллее, где лавр, воздух терпкий и пряный.
Мы пьем этот воздух и воздухом пьяны!
И плачут гитары истомно, со стоном...
Дай руку! Дорога ведет в Барселону!
И рокот цикад под ночным небосклоном...
Под бледной луной ты стать сможешь счастливой,
У стен городских собирая оливы...
...Но небо окрасится в цвет перламутра...
Что снилось тебе в эту ночь? С добрым утром!..
Ты не любила запах, когда кто-то жарил луковицу.
Я ведь не жарил лук! А ты все равно ушла, не спеша.
Жизнь не остановилась. Но будто бы мне оторвали пуговицу.
И в эту щелку наружу капля за каплей течет душа.
Если твердить без умолку: Всё в порядке...” только себе соврешь.
Душа сочится сквозь щелку и засыхает корочкой на земле.
Подходящую пуговицу в магазинах не сыщешь только ноги сотрешь!
Нету таких в продаже. И не будет в ближайшие двести лет.
Что ж Кажется, пора
нам мыть посуды горы.
Давай уже с утра
Продолжим разговоры.
И сборы, и прощанье
отложим мы на завтра
Ну, что ты?.. Обещаю
нам царский завтрак.
Что ж Кажется, пора
В окне - рассвет нерезкий.
Послушай! Будь добра -
задерни занавески.
А, может, будет мудро
в сон спрятаться от света.
Оставил я на утро
две сигареты
В часах прощанья
неуклюже и скрипя
качнулся маятник.
Почему-то у тебя
на сердце маятно.
И соленого дождя
не утереть со щек.
Я обещаю -
расставания не в счет.
Они лишь кажутся.
Всё со временем пройдет,
и всё уляжется.
Расставания - не в счет.
Мы встретимся еще.
Что ж Правила игры
мы изменить не в силах.
Давай благодарить
судьбу за то, что было.
К тому же на ладонях
её приметы стерты.
Устал я от погони
за счастьем К черту!
Мой ласковый дружок,
мы на ночь стали старше.
И времени должок
оплачен встречей нашей.
Пока что - слава Богу! -
жизнь календарь листает.
Давай поспим немного
Уже светает
В часах прощанья
неуклюже и скрипя
качнулся маятник...
Он просто устал. Он уснул на скамейке
В последние дни уходящего лета.
А дождь был настолько и теплым, и мелким -
Что не потревожил касаньем Поэта.
Парк осени ждал, словно важную гостью.
К приходу ее так нарядно алели
Боярышника - солнцем полные - грозди.
Бродил листопад по пустынной аллее.
Он просто устал. Он уснул на скамейке -
Под тенью ресниц спрятал белое небо.
В пруду местных уток смешная семейка
В полет не спешила от легкого хлеба.
Он просто устал - и неровные строчки
На время дрожать на листке перестали.
А ветер дыханьем все буквы, все точки,
Гуляя по парку, листает, листает...
На смех детский был сон Поэта похожий.
И, если тихонько подсмотрит украдкой,
То сможет узнать любопытный прохожий -
О чем перед сном написал он в тетрадке.
На этих страничках - и слезы, и вишни,
Дожди и прохлада остывшего чая.
Он просто устал. И - быть может - Всевышний
Под музыку лютни Поэта качает.
И девочка с красками в цвете и свете
Рисует все то, что заметила мельком:
Боярышник, уток, прохожего, ветер...
И в центре картинки - Поэт на скамейке.
Он спит. И настолько пронзительно это,
Настолько красиво - во сне не приснится!
...А завтра об этом напишут в газетах
И место укажут, где можно проститься.
Доктор Неймарк Борис Аронович
в Ленинграде детей лечил.
Он входил в дома посторонние,
если в доме нужны врачи.
Он в прихожей ботинки скидывал,
в ванной тщательно руки мыл.
Он судьбе ничьей не завидовал.
В общем, как умел - так и жил.
Мокрый ветер насквозь пронизывал
каждодневный его маршрут.
Доктор Неймарк ходил по вызовам
и лечил детей от простуд.
И казался больным наградою
близорукий дрожащий взгляд.
Он судьбы себе не выгадывал.
Доктор Неймарк лечил ребят.
Вечерами за площадь Мужества
доктор ехал к себе домой.
Заводил он негромко музыку.
А ненастной седой зимой
он врачебным неясным почерком
на листочках стихи писал.
И гордился красивой дочерью.
И судьбы другой не искал.
У судьбы хлесткий звук пощечины.
Доктор дом свой не узнавал.
На подъезде как кровоточины
кто-то свастику рисовал.
Шалость, мелочь, пустяк, безделица.
Детской глупости ржавый знак.
Но на завтрашний день надеяться
доктор Неймарк не мог никак.
Не еврейского счастья поиски
заставляли сорваться прочь.
Просто снились колеса поезда,
просто страшно было за дочь.
Ну, а дальше - прощанье с близкими,
униженья, продажа книг
Он судьбы себе не выискивал.
И к судьбе другой не привык.
Доктор Неймарк Борис Аронович
незаметно смог умереть.
И в Америке похоронен он.
Я не знаю, что дальше петь
Бесконечная тьма. Умер день до рассвета.
Сердце нервно стучит, словно загнанный конь
Я один ты одна. Почему? Нет ответа
Нет тебя, нет меня, лишь обида и боль
И меня пустота, словно червь рвет и гложет
Холод обнял за плечи и вокруг пустота
Где же ты? Где же я? Кто с ответом поможет?
Почему я один? Почему ты одна?
- Скажешь мне "да"?
- Да.
- Скажешь мне "нет"?
- Нет.
- Что там в окне?
- Звезда.
- Что нам с того?
- Свет.
- Вот на стене...
- Тень.
- А в колыбели?
- Дочь.
- Завтра придёт...
- День.
- Ну а пока?
- Ночь.
- Ночью темно.
- Боюсь!
- А рядом со мной?
- Покой.
- Я постарею.
- Пусть.
- Может, и ты.
- С тобой.
- Ты для меня?..
- Звезда.
- Я для тебя?..
- Свет.
- Вместе навек?
- Да.
- Ты меня любишь?
- .....!
Люблю тебя и ненавижу.
Мне жаль тебя и мстить хочу.
Смеюсь и плачу, я предвижу,
Что рану вряд ли залечу.
Хочу быть вместе и расстаться,
Стать незнакомкой и женой.
Удача, рок, несчастье, счастье
Затопят радостной тоской.
Прощаю все и не прощаю.
Опять тревожный в сердце вой.
Держу тебя и отпускаю.
Уйди, мой друг, и будь со мной.
Я посвящу тебе стихи,
Я подарю тебе улыбку.
Потом в предверьи темноты
Уйду, закрыв на ключ калитку.
Ты постучишь разок, другой...
Где обожанье, поклоненье?
Созрел назвать меня женой,
Столкнувшись лишь с моею тенью.
В этом мире другом, вроде, всё и не плоше
Может, нету друзей. Но ведь нет и врагов.
Только нечем дышать. Только Красная площадь
не выходит никак из своих берегов.
Качка в низком метро - шторм в размеренном штиле.
Что до рваных ветров - обойдешься и без!
Привыкай понимать то, что острые шпили
никогда не поранят московских небес.
И всю ночь напролет ты поешь о разлуке,
и глядишь с Лужников в эту дымную даль.
Повторяешь: "Москва!" - и сливается в звуке
не особенно много для сердца. А жаль.
Не трудись отыскать у прохожих на лицах
вечных серых дождей проливную печать.
Разве ты позабыл - слез не любит столица
и не может терпеть без причины печаль!
Что ты здесь потерял этой осенью ржавой?
Этот мир - он другой. Ты - не здешних кровей
Лишь с вопросом: "Не видел ли кто Окуджаву?"
бродит в пестрой толпе маленький Муравей.
Я пишу тебе это письмо, прощаясь...
Потому что - старею. Земля, вращаясь,
сохранит мне улыбку. Но вряд ли - боле.
Преумножив боль, я останусь с болью
и с улыбкой. Это, пожалуй, средство
дожидаться смерть, не впадая в детство,
не впадая в юность... Река седая
только в мертвое море тоски впадает.
Все сломалось, как спичка, не вспыхнув рыжим
огоньком. И попытка к тебе быть ближе
обернется такой несусветной далью,
что пытаться не стоит. Дожди рыдали
две недели. Теперь за окном прохладно,
но не сыро. Стихи мои пусть нескладны,
но к тебе... Скоро строчки замрут в конверте,
словно заперли души в тела до смерти.
Я заранее знаю, какая строчка
станет в этой поэме последней. Точка
или, скажем точнее, финал не близок,
но уже очевиден. И некий призрак
адресата узнается сам собою
по последнему слову. Игра с судьбою,
как известно, обычно выходит боком.
Но я должен сказать тебе это... С Богом!
Я живу теперь там, где песок и сосны.
Так велели врачи. Лишь одно несносно -
тусклым утром глазам не хватает света.
Ничего не попишешь. Скатилось лето
горизонту за шиворот. И в придачу
первый снег не спешит на аллеях дачных
танцевать белый вальс. В остальном - терпимо.
Только вот, если кто-то проходит мимо
дома старого, где я сегодня спрятан,
точно знаю - не ты... Растворятся пятна
желтых кленов на сером холсте пейзажа.
Я прощаюсь с тобой, не изведав даже
вкуса встречи... Меня уже не пугает,
что на встречу заре не спешит другая,
не пугает, что лето как в Лету канет.
Остается прохлада воды в стакане
на забытой веранде, да яблок запах,
да закат, указующий нам на запад.
Очень хочется к морю. Теперь, наверно,
там штормит. Но хозяин одной таверны
еще помнит меня. И коль так случится,
что приеду туда - то смогу напиться
замечательным красным вином. Пейзажи
там все те же - причалы, пустые пляжи...
Все сезоны закрыты, и даже мертвый.
Засыпая, из глаз прогоняешь стертый
контур гор. Но присутствие гор, однако,
ощущаешь и в комнате. Как собака,
ищешь угол, где пахнет людьми. Тоскливо,
словно маятник, кашляет шум прилива.
Мой знакомый художник... Похоже, впрочем,
на начало новеллы. Однажды ночью
в мастерской его зябкой, забившись в угол,
я следил, как следы оставляет уголь
на листе. Паутина непрочных линий
задрожит чьей-то жизнью. И черный иней
крошки угольной долгие бросит тени
на песок и на всходы сухих растений.
Что бесцветно - рисуют семью цветами.
Я не знаю, к чему это я... Светает.
Никогда... Мой язык так бездарно беден,
чтоб тебе объяснить, как рассвет был бледен
ранним утром, когда надо мной кружились,
словно птицы, семь букв. И из них сложились
три дыхания, три пустоты, три слога -
никогда... И ведущая вдаль дорога
завершилась забором из досок тесных.
И надежда на то, что еще воскреснут
сны, в которых мы будем вдвоем с тобою,
вдруг разбилась, как бьется волна прибоя
о скалу. Никогда. Никогда. Послушай,
как вползает со звуками старость в душу,
как становится все до смешного просто,
как кончается жизнь, словно горстка проса
между пальцев скользнет и исчезнет, словно
ластик надпись стирает. И это слово
повторял я прилежно, до самой ночи,
повторял как молитву, как Аве, Отче!”,
повторял как актер учит роль к премьере.
Никогда. Никогда. Никогда... Поверь мне,
что все дело лишь в этом. И, скуки ради,
напиши никогда” на полях тетради.
Не играй больше в эту игру со мною.
Не шути, что ты станешь моей женою
через пять лет и зим. Я не верю в игры.
Всякий раз, когда вижу я елок иглы
на снегу - мне не весело. Это признак
окончания игр. И спастись капризом,
словно в детстве, уже не удастся ныне.
Я скорей отыщу водопой в пустыне,
чем в толпе многолюдной отмечу взглядом
тех, кто будет со мною однажды рядом.
Ты устанешь считать до пяти, устанешь.
Ты невестой моей никогда не станешь.
Ни в какой из гостиниц, устав от бега,
мы с тобою не будем искать ночлега.
Как известно, добра от беды не ищут...
Я простился со всеми, кто грел мне пищу,
кто ночами смотрел мои сны со мною,
кто ночами не спал и делил с луною
свет лиловый ее. Я давно простился
даже с теми, кто мне никогда не снился,
даже с тем одиноким ночным прохожим...
Я простился со всеми... С тобою тоже.
Я тебя не люблю. Это ясно. Точка.
Невозможно любить мне цветок восточный,
потому что я северным ветром ласкан,
потому что другие мне пели сказки
в моем детстве... Прощай! Оставайся где-то,
где короче зима и длиннее лето,
где ветра над домами людей не спорят,
где живет за окном твоей спальни море,
где когда-нибудь ночью кромешной, пряной,
юный мальчик твоей наготою пьяный
неумело раскроет тебе секреты
первой ласки... Прощай! Оставайся где-то,
где не будет меня с моей вечной грустью.
Вот и все. Не грусти. Поболит-отпустит.
Пересмешник. Птица кроха.
Что там? Плохо ли, не плохо
Ты владеешь главной из потех.
Пересмешник. Кроха птица.
Чем в ночи плач отразится?
Эхом отразится сиплый смех.
Лес тебя в ладони спрятал.
Пятна перьев листьев пятна
От ненужных глаз уберегут.
Словно музыкальный ящик
Ты заводишь смех скрипящий
В рощице на дальнем берегу.
Голос твой глоток отравы.
Неспроста дурные травы
Дышат возле твоего гнезда.
Да еще сквозь клетку веток
Бьет в глаза тревожным светом
Мутная зеленая звезда.
Смейся, птенец!
Разливайся на том берегу!
Смейся, певец!
...Не могу.
Что б в ночи гнилой ни сталось
Валит с ног тебя усталость,
Беды каждый шаг твой стерегут
Не кричи! Забьется эхо
Жутким хриплым птичьим смехом
В рощице на дальнем берегу.
Ветер рваный смех полощет.
Хватит ныть, певец! Так проще
Всем назло кривить в ухмылке рот.
Привыкай судьбу морочить
В глупой шапке скоморошьей
Невпопад, не в такт, наоборот!
Смейся, мальчик, что есть мочи!
Привыкай судьбу морочить!
Улыбайся смерти на бегу!..
Перестанет сердце биться
Но твой смех подхватит птица
В рощице на дальнем берегу..
Слышишь, струны обрывая, так печально плачет скрипка.
С губ, срываясь, тихо тает невеселая улыбка.
И серебряной мукою вдруг рассыпался туман.
Это я с тобой прощаюсь горько-сладкий мой обман.
Это я с тобой прощаюсь.
Видишь, месяц с поднебесья рвет серебряные звезды.
Слышишь, чайки над волною прокричали: слишком поздно.
И надежда покидает неуютный остров наш.
Это я с тобой прощаюсь, мой пленительный мираж.
Мы же глупые не знали, что любовь это сраженье.
И не знали, что придется потерпеть нам пораженье.
Проигравшие мы двое, победивших никого.
Это я с тобой прощаюсь, призрак счастья моего.
Самою любимою ты была моею,
Я шептал тебя во сне, я с тобой вставал,
Я за красками ходил в желтую аллею,
И в морозы на стекле звуки рисовал.
Просинь отражалась в зеркале оконном,
Выцветал от ожиданья лес.
Осень свой обряд вершила по законам,
Не суля событий и чудес.
А той ночью я бродил по пустому городу,
Собирая паузы, да осколки дня.
А ветра до петухов все играли с вороном,
Да случайно с листьями принесли тебя.
Помнишь, плыли на пододеяльник листья,
С запахами будущей пурги,
Помнишь, я читал тебе их, словно письма,
По прожилкам лиственной руки.
Есть начало и конец у любой истории.
Нас несет к фантазии завтрашнего дня.
Снятся мне по-прежнему светлые мелодии,
Только не встречается лучше, чем твоя.
Если песня свернулась у самых ног,
и исходят слова слюной
отзовись из далекой дали, сынок.
Не молчи, говори со мной.
Даже если мешает тебе дышать
всех песочниц земных песок
всё равно не молчи. Различит душа
твой единственный голосок.
Отзовись из далекой дали, ответь
сквозь дороги и сквозь траву.
Я до этой поры не заброшу петь,
чтобы спеть тебе, как живу.
А пока на гитаре разбит колок
и не сладить мне со струной.
Отзовись из далекой дали, сынок.
Не молчи! Говори со мной!
Ты сейчас не узнал бы наш дом, малыш
Это след запыленных лет.
Из вещей нас с тобою здесь помнит лишь
только старый верблюжий плед.
В его мягких руках ледяной порой
помнишь? прятались мы не раз.
Но от стылой воды, от земли сырой
он однажды тебя не спас.
Если песня свернулась у самых ног,
и свет в позднем окне горит
дай забыть на мгновенье, что одинок.
Говори со мной! Говори!
Расскажи о бескрайних своих мирах,
о звенящих краях весны,
где неведом кромешный, дремучий страх
оглушительной тишины.
Песня жмется к ногам, как больной щенок.
И свет в позднем горит окне
Только ты столько лет всё молчишь, сынок.
Это значит осталось мне
жизнь свою положить на слепой азарт,
да на встречу шальной беды,
да до одури петь, да смотреть в глаза
заржавевшей от слез звезды
Не понимаю для чего...
Все это пестрое мельканье.
Мне отчего-то тяжело.
Сомненье сплошь и колебанье.
Душа опять в тоске, слезах.
Наверно, жить я не умею.
И, заблудившись в трех соснах,
Найти дороги не сумею.
Сунаидальная метель.
До беспредела жуткий иней.
Не смятая стоит постель,
Пугая правильностью линий.
Хоть на минутку я одна -
Мой мозг рождает рой видений.
Слеза, слеза, еще слеза,
Гнетет бессмысленность стремлений.
Я размышляю и грущу.
И чуточку иль больше плачу.
Слезами спящим чувствам мщу.
И жду от них ответной сдачи.
Под откосом насыпи железнодорожной
На разбитом ящике стол накрыт давно
Скромная идиллия в пыльных подорожниках:
Триста грамм «любительской», крепкое вино.
Два влюбленных существа два часа уж празднуют
Праздник тот, что ведомый в мире им одним.
Поводы для праздников, согласитесь, разные
Ну, а вот сегодняшний - важен только им.
Два влюбленных существа Рады познакомиться!
Саше сорок с небольшим. Гале тридцать семь.
Солнце в кроны тополей незаметно клонится.
И портвейн в бутылочке кончился совсем.
Их знакомству три часа, но любовь их сильная.
Душный вечер, ты с людьми чудо сотворил.
Саша Гале говорит, что она красивая.
Слов таких еще никто ей не говорил.
Галя опытный маляр. Саша сварщик опытный.
В сердце Гали сваркою растопил он лед.
«Может, поцелуемся?» - говорит он шепотом.
Шутит Саша или нет Галя не поймет.
Мимо мчатся поезда следования дальнего
В адлеры с анапами, в ялты на моря.
Поездам невольно вслед смотрят Саша с Галею.
Ничего названья мест им не говорят.
Пассажирам поездов кажется, что люди пьют.
Саша с Галею для них только вид в окне.
Стол газеткою накрыт в тополях под насыпью.
Поезд мчится дальше и Саши с Галей нет.
Может, в рифму будет жизнь. Может, будет прозою.
Может, вечер в тополях повторится вновь.
Гале снится, что она в новом платье розовом...
Вот какие чудеса делает любовь.
Приятный жест, поступок милый -
Увы - не каждому знаком.
Гораздо легче с кислой миной
Всех бичевать своим хлыстом.
И жить, растрачивая силы,
На что попало, день за днем,
В случайных связях, без любимой.
Скрывая чувства под замком.
Печален страх любви незримой.
Жизнь пролетает, словно сон,
Душа черствеет, слез не видно,
А с губ слетает тихий стон.
Ведь разве кто поймет кругом,
Когда снаружи вид солидный,
Что там внутри все кувырком,
Но рассказать об этом стыдно.
Пока не грянет в сердце гром
В мечтах, давно уже забытый,
При встрече с той, с кем не знаком,
Чье сердце для любви открыто.
Хороший друг, ушедший в тень,
В своих заботах жизнь творящий,
Вернется в самый трудный день
Помочь в беде происходящей.
И скажет прямо правду - боль
Без лести, грубо, так, как надо:
"Судьбу свою не проворонь,
Ведь счастье ходит где-то рядом!"
Доносится в окно плеск уличного гама.
И солнце по щеке щекотится лучом.
Он не идет гулять. Зубрит он вечно гаммы.
Он твердо стать решил великим трубачом.
Ему тринадцать лет. Пока пассажи грубы.
Но, видимо, уже всё решено в судьбе.
От меди мундштука его синеют губы,
трещит башка - но он играет на трубе.
Всё еще придет. Ты еще пока, вроде, не седой.
До-ре-ми-фа-соль. Ля-си-до-ре-ми. Фа-соль-ля-си-до.
Прошло пятнадцать лет. Он жизнью не обласкан.
Но трудно угадать, что ждет его в конце.
На старом пиджаке лоснится гладкий лацкан.
Но в среду - есть концерт. Пусть в ЖЭКе - но концерт.
А через месяц-два гастроли в город Глазов.
В купе плацкартном он вновь повторит себе:
"Нелепо полагать, что всё бывает сразу "
А потому опять играет на трубе.
Всё еще придет. Ты еще пока, вроде, не седой.
До-ре-ми-фа-соль. Ля-си-до-ре-ми. Фа-соль-ля-си-до.
Да, жизнь - как нотный стан. Но всё труднее верить,
что сможет отпереть скрипичным он ключом
все встреченные им, все запертые двери.
И всё труднее быть великим трубачом.
Года слетают с губ. Ему уже за сорок.
И дочери его уже пятнадцать лет.
Безденежье. С женой на этой почве ссоры.
У дочки в куртке пачка мятых сигарет.
Еще пять лет. И вот - нежданная удача.
Игра - пусть без афиш - но по три раза в день.
Под музыку его все безутешно плачут.
Не гоже в тишине нам хоронить людей.
Случается, зимой послать всё хочет к черту.
Дыхание трубы в тиски берет мороз.
Он заливает спирт ей в медную аорту.
И вновь звучит Шопен. И не сдержать нам слез...
Доносится в окно плеск уличного гама.
И солнце по щеке щекотится лучом.
Ему тринадцать лет. Зубрит он вечно гаммы.
Он твердо стать решил великим трубачом.
Стоит он у дверей своих консерваторий.
Он знает, что уже всё решено в судьбе.
Ему и дела нет до всяких там историй.
Он будет счастлив. Он - играет на трубе.
Этим вечером над темно-синей аллеей
половинку луны кто-то к небу приклеил.
И никто в этом мире точно не угадает,
что с луною - растет или же убывает?
Половинка любви нам с тобою досталась.
Половинка - любовь, половинка - усталость.
Половинка - любовь, половинка - привычка.
Ты сидишь за столом. Молча чиркаешь спички.
Ты сидишь за столом. Невпопад отвечаешь.
В чашке стынет глоток недопитого чая.
И никто в этом мире точно не угадает,
что с любовью - растет или же убывает?
До стекла мокрой кистью дотронулся дождик,
словно очень наивный и грустный художник.
Он гордится своей немудреной картинкой -
половинка любви под луны половинкой
У меня среди старых бумаг поселился сверчок.
И когда теплый день незаметно за окнами тает,
Он нескладную песню заводит свою, дурачок,
Словно строчки мои по складам на листочках читает.
Не пугайся, непрошеный гость мой! Не будь начеку!
Я тебя не обижу. Сверчи беззаботно и смело!
Легче жить, если знаешь, что пусть даже просто сверчку!
Но до песен моих хоть кому-то есть все-таки дело.
Что б в ночи гнилой ни сталось
Валит с ног тебя усталость,
Беды каждый шаг твой стерегут
Не кричи! Забьется эхо
Жутким хриплым птичьим смехом
В рощице на дальнем берегу.
Ветер рваный смех полощет.
Хватит ныть, певец! Так проще
Всем назло кривить в ухмылке рот.
Привыкай судьбу морочить
В глупой шапке скоморошьей
Невпопад, не в такт, наоборот!
Смейся, мальчик, что есть мочи!
Привыкай судьбу морочить!
Улыбайся смерти на бегу!..
Перестанет сердце биться
Но твой смех подхватит птица
В рощице на дальнем берегу..
Небо всю ночь крупным бисером сыпало
Перед глупыми свиньями, перед спящими свиньями.
Слёзы оттаяли, выпали посуху:
Мокрые волосы, гулкие возгласы.
В луже обиды и собственной жалости
Плавают мысли, осколки усталости;
Грязные строки на камнях разбросаны,
Руки завязаны белою простынью.
Тяжкие веки навеки уронены,
Сердце и чувства подальше схоронены.
Черный ветер. А в черном ветре
ледяная луна бела.
В эту ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
Со свинцового неба в духе
романтизма минувших лет
на сухие стволы часовен
темно-синий струится свет.
И гирлянды цветов, и свечи...
Как рыдают колокола!
...Черный ветер, а в черном ветре
ледяная луна бела.
Я бреду по дороге - мертвый,
в сонном свете, но наяву;
и мечтаю, мертвец, о жизни,
безнадежно немой, зову
тех, кто сделал меня безгласным...
Пусть искусаны до крови
мои губы, но снова красной
стала кровь моя от любви.
Сердце требует возрожденья,
тело - сильных и нежных рук,
улыбнуться мечтают губы
и, прорвавши порочный круг,
искупить проливные слезы
всех изведанных мною мук.
Только разве отпустит сердце
глубочайшая из могил?
Завтра год, а быть может - больше,
как его я похоронил.
Холодок сентиментализма.
Черный ветер. Луна - бела.
В эту ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
Я ждала его очень долго
Я искала его в звёздах,
Я по миру бродила, много
И у Бога просила - слёзно.
Укажи мне к нему тропку
Протопчи путь в его душу,
Расскажи ему, как мне плохо,
Извини, коль покой нарушу.
Одиноко в груди - сердцу.
Оно стонет, в тоске завывая,
Как же мне войти в ту дверцу
Где любовь живёт неземная?!
Я чуть-чуть не такая, как ты бы того хотел...
Что ж... решительно вычти из избранных королев...
Нарисуй что-то более нежное на холсте...
Напиши что-то менее грешное... Отболев,
успокоится сердце, и выгладится душа...
Неудобная память не станет терзать твой сон...
Жаль...
До истины нам оставался всего лишь шаг -
по полшага навстречу для каждой из двух сторон...
* * *
Tы чуть-чуть не такая...но я ведь ещё не знал,
Что моё королевство - с другой стороны земли...
Hарисую как есть - непослушна, нежна, грешна,
A вокруг так и вьются соседские короли...
Hеудобная память - да разве такая есть?
Подари мне твой сон - лёгкой птицей в него влечу...
Hас давно осудили - сидеть на одной скамье
И до встречи остался не шаг, а совсем чуть-чуть...
* * *
Повороты часов песочных до встреч/разлук...
Новогодним подарком сон - прилетай на ночь!
Неподкупные судьи - рабы круговых порук
выносили вердикты, не думая нам помочь...
Но Чуть-чуть разделяет... и рядом ли далека -
всё равно не совсем... сто фальстартов на "три, два, раз"...
Нарисуй мне судьбу, ту что будет в твоих руках...
Только знаешь и сам - не получится без прикрас...
* * *
Сколько встреч и разлук напророчили нам ещё?
Я, увы, не король - не имею законных прав...
Неподкупные судьи-часы не замедлят счёт,
За окошком рассвет и опять улетать пора...
Знаю, что приукрасим, но только совсем чуть-чуть -
Самой нежной и грешной придёшь в мой счастливый сон
И подарит судьба как одну из своих причуд
Те полшага навстречу для каждой из двух сторон...
Я еду на встречу с тобой.
Ты камень, ты ветер, ты миф.
Я вновь пропаду с головой,
Чуть питерский воздух хватив.
Во мгле застывает, дрожа,
Гранитная кожа домов.
Маячит в глазах горожан
Безвременье питерских снов.
Меня прогоняет твой дух
В чахоточной злой худобе.
К моим откровеньям ты глух,
Но я возвращаюсь к тебе.
И к Сфинксу едва подойду,
Загадки его не решив, -
Я замертво вдруг упаду,
Лишь питерский воздух хватив.
Не ведаешь, что творится
в душе моей.
Черные птицы когтями,
когтями, когтями...
Ты ничего не знаешь
По кругу за тенью
след в след ночами,
ночами, ночами...
быть рядом и зубы,
как волки, скалить,
скалить, скалить...
Хребтом
дрож чувствовать
Рвать сердце
кусками,
кусками, кусками...
Достаточно!
Умоляю - хватит.
Ведь ты ни-че-го не знаешь...
Все глуше музыка души,
все звонче музыка атаки.
Но ты об этом не спеши,
не обмануться бы во мраке:
что звонче музыка атаки,
что глуше музыка души.
Чем громче музыка атаки,
тем слаще мед огней домашних.
И это было только так
в моих скитаниях вчерашних:
тем слаще мед огней домашних,
чем громче музыка атак.
Из глубины ушедших лет
еще вернее, чем когда-то:
чем громче музыка побед,
тем горше каждая утрата.
Еще вернее, чем когда-то,
из глубины ушедших лет.
И это все у нас в крови,
хоть этому не обучались:
чем чище музыка любви,
тем громче музыка печали.
Чем громче музыка печали,
тем выше музыка любви.
Мгновенно слово. Короток век.
Где ж умещается человек?
Как, и когда, и в какой глуши
распускаются розы его души?
Как умудряется он успеть
свое промолчать и свое пропеть,
по планете просеменить,
гнев на милость переменить?
Как умудряется он, чудак,
на ярмарке
поцелуев и драк,
в славословии и пальбе
выбрать только любовь себе?
Осколок выплеснет его кровь:
"Вот тебе за твою любовь!"
Пощечины перепадут в раю:
"Вот тебе за любовь твою!"
И все ж умудряется он, чудак,
на ярмарке
поцелуев и драк,
в славословии
и гульбе
выбрать только любовь себе!
Одолела тебя беспросветная грусть.
То, что мне предстоит ты увидел во сне,
И что место в аду уготовано мне
Я не трушу, а ты? Если грешница — пусть!
Если грешница пусть, но с тобой я грешу,
Почему ж ты решил, что тебе не туда,
Что ты в рай попадешь без хлопот, без труда?
Мы как нитка с иголкой бредем по стежку!
Мой идальго, хоть жертвы твоей не приму,
Проклинать будем оба в аду всех чертей
Отреченье от наших безумных страстей,
Оправданьем ли веским послужит Ему?
Только я от любви отказаться не смею
Хочешь в рай, дорогой не люби Дульсинею!
В поледнее время я сентиментален
Хочу чтоб хорошим кончалось кино,
А фильмы-ужастики просто достали!
На каждом канале всегда об одном:
Жестокость и подлость, и низкопоклонство,
Животные страсти, морозный маразм,
Мерзавцы, насильники, мерзкие монстры,
Садисты, убийцы и прочая мразь
Мне хочется сказок про Золушку с Принцем,
Про Герду и Кая, про Грея с Ассоль
И чтоб побеждал справедливости принцип,
И к счастью катилось судьбы колесо
Чтоб радостей больше и меньше печалей,
Любовь чтоб кончалась венчальным кольцом
Пусть утро грядущего счастья началом!
А вечером фильмы с счастливым концом!..
«Знанье предмета» обманчиво, так же, как смех,
что беспричинно и немо в простуженном горле
колет меня, раздирает на части и кормит
свежими мыслями, новостью ставшими тем,
кто узнаёт меня, тем, для кого пустяком
выглядит сложность, кто склонен просчитывать выдох.
Я воплощение горечи, черствости, пыток
(чаще душевных), следя за своим языком,
мыслями, действием, курсами ценных бумаг,
купленных вами и тут же обрушенных мною,
редко бываю действительно чем-то доволен.
Часто собою. Броженья в пытливых умах
я признаю, как ума неотъёмную часть.
Как признаю за собой и ошибки, и право
не отвечать ожиданьям свидетелей, равно,
как и своим ожиданиям не отвечать.
Посмотри без страха
Ты, малыш, на Баха!
Фа ля ре
Соль до ми...
Звон дожди роняли
В клавиши рояля.
Звуки не стихали
С гор ручьи стекали.
Сколько света! Сколько
Солнечных осколков!
Свет в ладони ты возьми!
В доме свет на стеклах
Свет оставил теплый.
Звук застыл на губах.
Знаешь ли откуда
Вдруг возникло чудо?
Знаешь ли секреты
Розовых рассветов?
Утром по привычке
От волшебной спички
Зажигает солнце Бах!
Но, малыш, запомни
Свет он болью полный.
Не зажечь свет без мук.
Тот, кто свет оставил,
Жизнь в огне расплавил.
Кто-то о диезы
Душу в кровь изрезал.
Но сплетались в стужу
Строчки нотных кружев
По веленью чьих-то рук!
Посмотри без страха
Ты, малыш, на Баха!
Старикан не грозен
Только малость пьян.
И он под нотной строчкой
Свой оставил росчерк
Иоганн Себастьян...
Для счастья не нужны слова,
Их слишком много, можно потеряться.
Слова искать - до сути не добраться.
Для счастья не нужны слова.
Для счастья нужен нежный, теплый взгляд,
Когда ты имя тихо произносишь,
Когда в себе такую бурю носишь,
Чтоб растопить метель и снегопад,
...
Бросая лишь один счастливый взгляд
Ты музыка, сын мой, ты голос,
который дошел из глубин
духовных провинций, ты колос
астрального поля, один...
Смотри - твои слабые руки
готовят в прозрачной реке
ракушек и камушков звуки,
и влага течет по щеке.
Вот это поля, что Всевышний
для вздохов тебе подарил,
вот лес, за которым неслышим
детсад миллиардов ярил.
Они, повзрослев, восплывают
над легкой твоей головой.
И ловит планета живая
тепло их тобой и травой.
Вот рыбы в морях, вот олени
в лесах, что извел человек,
в реке затонули поленья
из многих пустых лесосек...
Прости, что на ноту печали
свернул, не считаясь с тобой.
Об этом когда-то молчали
поэты с дворянской судьбой.
Не знали об этом с крестьянской,
с мещанской.., короче, тогда,
когда ни в калужской, ни в брянской
не снилась такая беда,
Сегодня же строки напасти
выводит любая рука...
Земля загноилась от страсти
властительного дурака.
Сначала исчезнет погода
и станут дожди убивать,
Отравит младенца-урода
в себе среднерусская мать.
И станут большие машины
качать для народных господ
оставшийся только в вершине
последний земной кислород.
А ты от дерьма и заразы
не сможешь любить и дышать,
и светлой молитвы ни фразы
не вспомнит тупая душа.
И ты упадешь и заплачешь,
к себе призывая отца...
И я возвернусь, и болячки
сожну, как пшеницу, с лица.
И я заберу твою душу
в другой, незагаженный срок,
оставив земному удушью
властителей малый мирок...
Вот книги, мой сын, вот сонаты,
вот люди древнейших пород,
вот руки и мамы, и брата,
вот наш непонятный народ,
вот я - и твой раб, и воитель...
Покуда я жив и силен,
я стану земную обитель
беречь от нахлебных племен.
Но словом, мой сын, что издревле
точнее стрелы и свинца...
Оно от Земли и Деревни.
От Звезд и другого Отца.
Черные пальцы по белым клавишам,
светлые мысли по черным лбам. . ,
И по белым. И тихо плавишь их
жизни с музыкой пополам.
О-о! Стон или плач хрипатый. . .
О-о! Как ветер плантаций сух.
Коли алмазных гармоний караты,
бей на мед прилетевших мух.
Ты — планета черного цвета
между карликов голубых. . .
Если слепые не видят света,
свет концентрируется в слепых.
Армия джаза не шьет погоны,
для полководца довольно рук.
Очки — чернеют глазами Горгоны,
каменеют люди вокруг.
Ах, мажор! До чего же славно
шарниры суставов качать в его такт,
и слезы глотать, и всхлипывать слабо,
импровизируя, как с листа!
Ноту высшую повернули
души зала в обратный путь,
словно пропела желтая пуля
в красное сердце, сквозь черную грудь!
Я глуп и потому невзгоды, неудачи
прощаю сам себе, как выигранный бой,
не стану я кроить судьбу свою иначе,
я не скучаю ни в толпе, ни сам с собой.
Я глуп и потому молчу, не возражаю,
когда меня винят и вешают ярлык,
за почести и чин не дал бы ни гроша я,
люблю я только то, к чему давно привык.
Я глуп и потому не вижу в наслажденьях
ни цели жизни и ни забытья,
и не меняю я ни жен, ни убеждений,
я глуп и потому, наверно, честен я.
Я глуп и потому я многим непонятен.
Наш век к стереотипам так привык,
а в логике моей так много белых пятен,
что умники со мной становятся в тупик.
Я глуп и потому по лужам допозна я
брожу, не замечая улиц и дворов.
Что вижу я во сне, как объяснить, не знаю,
Не видят умники таких прекрасных снов.
Я суетился, глупо жил, спешил в тоске и жажде,
вдруг кто-то руки положил мне на глаза однажды.
Прохладное от глаз к вискам я чувствую касанье -
узнать кого-то по рукам немое приказанье.
И я задумался на миг, качаясь как в вагоне, -
мужчина, женщина, старик?.. неясные ладони...
Кто так уверен, что со мной был близок или дружен.
что до сих пор в судьбе земной он мне зачем-то нужен?
Ах. это ты, мой старый друг, твоя повадка, точно!
Но нет... ладоней полукруг лежит легко, но прочно.
Да, вспомнил я. ведь ты ушел не в лучший день и час мой.
В ладонях теплых хорошо, и память тихо гаснет...
Теперь я понял - это ты! Откуда ты явилась?
Освободи от темноты, откройся, сделай милость!
Твоя вина. моя вина - забудь, и я забуду...
Ты? отгадал я! тишина... нет, не свершиться чуду.
Ах, это мама! мама, ты?! В ответ опять молчанье.
Заговорился. Темноты не видно окончанья.
С ума сошел я, фантазер, ведь ты скрестила руки
в краю лесов, в краю озер на вечныя разлуки.
Невольно так себе я лгу с закрытыми глазами.
Нет! отгадать я не могу, скажите имя сами.
Ах, нет, не убирайте рук! я памяти внимаю
и слышу чей-то сердца стук, но чей? Не понимаю...
Кто так уверен, что со мной был близок или дружен.
что до сих пор в судьбе земной он мне зачем-то нужен?..
Нет в мире высшего блаженства,
чем осознание пути,
когда достигнув совершенства
ты все же вынужден уйти,
когда и сердцем и мышленьем
приемлешь равно мрак и свет,
когда легчают сожаленья
о пустоте минувших лет.
И нет лекарства в мире лучше
от страха стать золой в золе,
чем уяснить, что ты лишь случай,
прекрасный случай на земле,
когда проводишь самых близких
в недосягаемую даль,
когда уже не знаешь риска,
а лишь терпенье и печаль,
когда войдешь два раза в реку,
на дне останешься сухим,
когда прощаешь человеку
его успехи и грехи,
когда по взгляду и по вздоху
поймешь, что сделалось с душой,
когда тебе с другими плохо,
а им с тобою хорошо.
Удивительный вальс мне сыграл Ленинград,
без рояля и скрипок, без нот и без слов.
Удивительный вальс танцевал Летний сад,
удивительный вальс из осенних балов.
Вальс - всегда на Вы, вальс - речной волны,
вальс мостов Невы, дальних стран,
вальс растерянный, вальс расстрелянный,
вальс растреллиевый, вальс - туман.
В удивительном вальсе кружились дома,
и старинные храмы несли купола,
и на лучших страницах раскрылись тома,
и звонили беззвучные колокола.
Вальс пустых дворцов, вальс былых венцов,
вальс к лицу лицо, без прикрас,
вальс военных дней, смерти и огней,
вальс судьбы моей, жизни вальс,
Вальс старинных дам, вальс клаксонных гамм,
вальс огней реклам, вальс дождей,
вальс недвижных поз, вальс больших стрекоз,
вальс травы в покос, вальс людей.
Есть порой у нас забота -
отводить навет и ложь,
если стоишь ты чего-то,
без врагов не проживешь.
Различать врагов несложно,
так на свете повелось -
чем враги твои ничтожней,
тем безудержней их злость.
Ну что за жизнь, когда кругом
одни друзья и их не счесть...
Никто не стал твоим врагом,
не заслужил ты эту честь.
Оболгут твои дороги,
кто изустно, кто строкой,
будут все твои тревоги
им на радость и покой.
Нет, друзья мои, не нужно
обижаться (век учись) -
ваша лесть обезоружит,
злоба их - толкает ввысь.
Не вестник боли и беды,
а дум высоких верный знак,
и за последние труды
награда мне - мой новый враг.
Я врагов крупнее жажду
по зубам и по уму,
мне из них понятен каждый,
я неясен никому.
Я за ними наблюдаю,
изучаю каждый шаг.
Вы, друзья, мне много дали,
вдвое больше - каждый враг.
С друзьями сдержан я подчас
и снисходителен к врагам,
я с другом ссорился не раз -
но за него и жизнь отдам.
Если враг меня похвалит
и растопит старый лед,
значит, с другом прозевали
мы ошибку, недолет.
Враг меня работать учит
и спасает от тоски.
Нет друзей верней и лучше,
чем заклятые враги.
Среди сует и передряг
нас жизнь порою вознесет...
И верный друг, и верный враг,
как два крыла среди высот.
Два мальчика на длинном берегу,
два юных существа святых и голых...
Восторг и дрожь на них наводят волны
и ветер их сбивает на бегу.
Огромен мир, и небо необъятно,
и солнце друг, и море страшный друг.
Оно влечет, как тайна, и испуг
несут валы и пенистые пятна.
День бесконечен, время не течет...
Что значит завтра? Что такое вечер? -
не знает пятилетний человечек
и благу жить не воздает почет.
Он - воздух, и вода, и сам он благо...
Глаза - как море. кожа - как песок.
Пугливый и беспечный полубог,
не соизмеривший пути и шага.
Два мальчика и больше ни души.
А я - не в счет, я нынче не Природа.
Я знаю химию Земли и Небосвода
и их судьбой (увы!) могу вершить.
Слияние простора, ветра, вод
с их легким существом растает скоро.
Они уедут в северный свой город
и не заметят этот переход,
два мальчика на длинном берегу...
Алкоголик старый Слава
не боялся ни шиша,
не валялся он в канавах
с самогона и ерша.
Он гулял интеллигентно
с перегаром из души.
И ему индифферентно
улыбались алкаши.
Алкаши, алкаши -
днем и ночью хороши,
Только утром мрачны лица,
если нет опохмелиться.
В голове и шум, и звон -
разливай одеколон.
Алкаши, алкаши,
я люблю вас от души.
Дядя Слава жил красиво -
без квартиры и без жен,
Мы с ним как-то пили пиво,
хоть и был он заряжен.
А потом мы для разрядки
взяли белого домой...
Дядя Слава был в порядке,
ну а я-с копыт долой.
Алкаши, алкаши,
днем и ночью хороши.
До одиннадцати, братцы,
как-то нужно продержаться.
Нет стаканов и стола -
пьем в подъезде из горла.
Алкаши, алкаши,
всех бы трезвых придушить!
Если не было у Славы
за душою ни гроша,
он любую пил отраву
и любого пил ерша.
Пили вместе мы лет десять,
было Славе хоть бы хны.
Слышал - он погиб в Одессе,
выпив три стакана хны.
Алкаши, алкаши,
много здесь людей больших.
Капитан есть и писатель,
академик есть и врач ...
Ох, российский обыватель,
ты за них чуть-чуть поплачь.
Алкаши, алкаши,
догорел огонь души.
Две женщины - одна светла и величава,
Другая - утонченна и смугла.
явились мне без зова, для начала
расстроив мои мысли и дела.
Какой прекрасный случай и печальный -
я не достоин ни одной из них,
их чистоты - высокой, изначальной...
Но я люблю, и сразу их двоих.
Как юность нам с небрежной простотою
Дарует единенье душ и тел,
так зрелость уязвима красотою
и чувствует сближению предел.
Ни слова лишнего, ни жеста, ни касанья,
а лишь случайный, робкий взгляд стремглав,
но исподволь глубокое вниманье
к великой сути их простых забав.
Что блага все, что вера и что слава?
Когда б на них двоих я променять все смог...
Двоих люблю - но разве это слабость?
И Зевс вот так страдал - а он был Бог.
И стал я им служить, и жизнь я строю,
Как их капризы мне велят порой.
Назвал я Музыку - любимою сестрою,
Поэзию - любимейшей сестрой.
Холодный взгляд любовь таит,
И красота гнетет и дразнит...
Прекрасны волосы твои,
Но одиночество - прекрасней...
Изящней рук на свете нет,
Туман зеленых глаз опасен...
В тебе всё - музыка и свет,
Но одиночество, но одиночество,
Но одиночество - прекрасней....
С тобою дни равны годам,
Ты утомляешь, словно праздник...
Я за тебя и жизнь отдам,
Но одиночество - прекрасней...
Тебе идет любой наряд,
Ты каждый день бываешь разной...
"Счастливчик", - люди говорят,
Но одиночество, но одиночество,
Но одиночество - прекрасней....
Не видеть добрых глаз твоих -
Нет для меня страшнее казни.
Мои печали на двоих,
Но одиночество прекрасней.
Твоих речей виолончель
Во мне всегда звучит, не гаснет...
С тобою быть - вот жизни цель,
Но одиночество, но одиночество,
Но одиночество - прекрасней....
Пробило десять. В доме тишина.
Она сидит и напряженно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна,
Вдруг позвонит любимый, вдруг придет?!
Пусть вечер люстру звездную включил,
Не так уж поздно, день еще не прожит.
Не может быть, чтоб он не позвонил!
Чтобы не вспомнил - быть того не может!
"Конечно же, он рвался, и не раз,
Но масса дел: то это, то другое...
Зато он здесь и сердцем и душою".
К чему она хитрит перед собою
И для чего так лжет себе сейчас?
Ведь жизнь ее уже немало дней
Течет отнюдь не речкой Серебрянкой:
Ее любимый постоянно с ней -
Как хан Гирей с безвольной полонянкой.
Случалось, он под рюмку умилялся
Ее душой: "Так преданна всегда!"
Но что в душе той - радость иль беда?
Об этом он не ведал никогда,
Да и узнать ни разу не пытался.
Хвастлив иль груб он, трезв или хмелен,
В ответ - ни возражения, ни вздоха.
Прав только он и только он умен,
Она же лишь "чудачка" и "дуреха".
И ей ли уж не знать о том, что он
Ни в чем и никогда с ней не считался,
Сто раз ее бросал и возвращался,
Сто раз ей лгал и был всегда прощен.
В часы невзгод твердили ей друзья:
- Да с ним пора давным-давно расстаться.
Будь гордою. Довольно унижаться!
Сама пойми: ведь дальше так нельзя!
Она кивала, плакала порой.
И вдруг смотрела жалобно на всех:
- Но я люблю... Ужасно... Как на грех!..
И он уж все же не такой плохой!
Тут было бесполезно препираться,
И шла она в свой добровольный плен,
Чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться
И ничего не требовать взамен.
Пробило полночь. В доме тишина...
Она сидит и неотступно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна:
Вдруг позвонит? А вдруг еще придет?
Любовь приносит радость на порог.
С ней легче верить, и мечтать, и жить.
Но уж не дай, как говорится, бог
Вот так любить!
(Эдуард Осадов)
Не плачь, девчонка, все пройдет.
Он не вернется? Ну и пусть...
Обидно, сердце ведь живет
Одним лишь им, и снова грусть
Тебя наполнила сполна
И плакать больше нет уж сил.
Зачем молчала ты, когда
Он, словно тень, прочь уходил?
Ты ведь не думала, что он
По-настоящему уйдет -
Не явь, а будто страшный сон.
В душе надежда лишь живет,
И дышишь ты лишь ей одною,
И слезы стынут на глазах,
Когда, с судьбой пытаясь спорить,
Витая и паря в мечтах,
Перекрестясь рукой дрожащей,
Ты в храм войдешь, зажжешь свечу...
Но шепот слишком тих молящей...
- Прошу, вернись, я все прощу!
Не уходи, прошу, вернись,
И обними меня как прежде,
На свое имя отзовись,
Который день живу в надежде,
Я жду ответа, жду звонка,
Живу лишь мыслью, что с тобою
Увижусь завтра снова я,
Лишь этим я живу, не скрою
И если вдруг ты позовешь
И чуть заметно улыбнешься,
Всю душу нежно схватит дрожь,
Но в сердце знаю: Не вернешься
Вот почему с тобой молчу
Вот почему так часто плачу
Вновь грустно голову склоню
Уже не верю я в удачу
Мне так хотелось быть с тобой
Но не могу тебя заставить
Любить меня ведь ты не мой
А крылья нету сил расправить
Вновь разговоры не о чем
Вновь чьи то крики, где-то звоны,
Но я все слышу: Не вдвоем
И вместо радости лишь стоны
Вновь я тебя молю: вернись
Я не могу так больше, слышишь???
На мои крики отзовись
Ну почему же ты не пишешь
Нельзя любить и не простить измены,
С мужчиною растаться навсегда,
Который так любил ее безмерно
И подарил ей лучшие года.
Нельзя любить и не простить ошибки
Тому, кто оступился и попал
В капкан зовущей прелестной улыбки
И женщину другую приласкал.
И если гордость в схватке победила
И в сердце не осталось ничего -
Скажу что недостаточно любила
Та женщина мужчину своего.
(Зельвин Горн)
Все будет хорошо! А, может, и не будет.
Не тот мужчина утром вас разбудит,
Не тот в постель вам кофе принесет,
Не с тем, увы, отправишься в полет,
Не с тем! Но очень хочется с любимым .
Он не пришел. Прошел, возможно, мимо
Я верю, он придет и скажет у порога:
«Явился я. Ну, здравствуй, недотрога!»
Когда зажгутся звёзды хризантем
за каждым покосившимся забором,
и за очками и чужим зонтом
от холода и ветра не укрыться,
ты закури. Пока летит тотем
осенний лист, накрывший этот город,
всё хорошо. Оставь же на потом
привычно покосившиеся лица.
Ты болен осенью. Паршивая болезнь,
при осложненьи переходит в зиму
и всё тогда. За бодренькой рысцой
не спрячешь пустоты своей и страха.
Ты в этот тихий омут зря полез
забытый долг растянутой резиной
доходит через заднее крыльцо
и с клёна рвёт последнюю рубаху.
Сюда нельзя моральный кодекс прост.
Туда опять нельзя шизофрения.
Молчи и жди, когда калека-мост
залечит позвонки свои больные,
и рассосутся пробки в тромбах вен
Садовой, Портовой, и трель резная
стократно повторится в голове,
как Отче наш, которой ты не знаешь.
Петербург. Ветер. Холод.
Все смешалось от слез.
Ты поможешь мне, город?
Серый город туманов и грез.
Излечи меня,
Спой мне ветром своим.
Забери мои мысли,
Что все еще с ним.
Мою душу зашей
Безликим дождем.
Чтоб не снился мне больше
Он.
Город, город мой вечный!
Не смогу объяснить,
Очень больно и страшно
Навечно любить.
Спрячь меня
За неоновым светом реклам.
И верни мне его
Я взамен все отдам
Петербург. Осень. Листья.
А вокруг ни души
Город снов, город-призрак
Из стеклянных витрин.
Разорви наши руки,
Что так прочно сплелись.
Помоги мне забыть,
Все, что связано с ним.
Растеряй наши письма,
Измени голоса.
А не то я поверю,
И уже навсегда
Город, город мой вечный!
Пусть горит все огнем!
Я хочу умереть,
Чтоб не думать о нем.
Петербург. Ночь. Шаги.
Я шепчу его имя.
Петербург мой, верни его!!!
А не то я погибну!!
Или все забери-
Душу, сердце, стихи
Петербург мой, реши
Как мне дальше жить
Он просто не умел любить...
А ты была его игрушкой,
Ночами плакала в подушку
И думала:"все может быть".
Он просто не умел любить...
Он всех использовал умело,
А ты в глаза ему смотрела,
Любовь пытаясь подарить
Он просто не умел любить...
А только заточив в объятья,
Снимая нежно твое платье,
Пытался в страсти утопить.
Он просто не умел любить...
И ты была одна из многих,
На его жизненной дороге,
Чтоб просто времечко убить.
Он просто не умел любить...
И не одну тебя погубит скоро.
Их будет многочисленная свора,
А следующей любая может быть.
Он просто не умел любить...
А ты была его игрушкой,
Забавной,ласковой,послушной
Он просто не умел любить...
Проводи меня, боль моя, до поворота.
Помаши на прощанье платочком из слёз.
И запри, — да покрепче, — за мною ворота.
Сколько раз уходила... Да всё не всерьез.
А теперь ухожу навсегда. Я устала.
Мне не в мочь больше жить будто в пьяном бреду...
Я так долго с тобою на пару рыдала,
Что теперь и смеяться одна не смогу.
Осени меня, боль моя, крестным знаменьем.
Пожелай никогда не вернуться к тебе.
Погрусти под скучающим небом осенним
О моей непутевой и глупой судьбе...
Я уйду в никуда. Оглянусь на пороге...
Загляжусь напоследок в больные глаза...
Мне не раз еще падать на скользкой дороге.
Но вставать и идти... Мне иначе нельзя.
Нам с тобой не ужиться. Не сладить друг с другом.
Не оставить обиды и злость на "потом".
Ты была для меня самым преданным другом...
И, наверное, самым смертельным врагом...
Проводи меня, боль моя, до поворота.
Прошепчи потихоньку: "Прощай... В добрый путь..."
И запри крепко-крепко за мною ворота.
А потом покручинься... И просто забудь...
Я бываю такая разная:
То капризная, то прекрасная,
То страшилище опупенное,
То красавица - Мисс Вселенная,
То покладиста, то с характером,
То молчу, то ругаюсь матерно,
То в горящие избы на лошади,
То отчаянно требую помощи,
Дверью хлопну - расставлю все точки,
То ласкаюсь пушистым комочком,
То люблю и тотчас ненавижу,
То боюсь высоты, но на крышу
Выхожу погулять темной ночкой,
То жена, то примерная дочка,
То смеюсь, то рыдаю белугой,
То мирюсь, то ругаюсь с подругой.
Не больна я, не в психике трещина —
Просто Я стопроцентная ЖЕНЩИНА!
Загляделся я в глубь голубейшего полога,
и навеки упали в глаза небеса,
мне однажды луна зацепилась за голову
и оставила свет свой в моих волосах.
Я ходил по дорогам России изъезженным,
и твердил я великих поэтов стихи,
и шептали в ответ мне поля что-то нежное,
ветер в храмах лесов отпускал мне грехи.
Я в рублевские лики входил, словно в зеркало,
печенегов лукавых кроил до седла,
в Новегороде меду отведывал терпкого,
в кандалах на Урале лил колокола.
От открытий ума стал я идолом каменным,
от открытий души стал я мягче травы,
и созвучья мои подходили устам иным,
и отвергшие их были правы, увы...
Я смотрел только ввысь и вперед, а не под ноги,
был листвою травы и землею земли.
Все заботы ее, и ошибки, и подвиги
через сердце мое, как болезни, прошли.
Если кланяюсь я, то без тихой покорности,
и любовь и презренье дарю не спеша,
и о Родине вечной, жестокой и горестной,
буду петь до конца и потом, дыша.
Там, где сердце всегда носил я,
где песни слагались в пути,
болит у меня Россия,
и лекаря мне не найти.
Я сердце свое никогда не щадила:
ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти
Прости меня, милый. Что было, то было.
Мне горько. И все-таки всё это счастье.
И то, что я страстно, горюче тоскую,
и то, что, страшась небывалой напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно И все-таки всё это счастье.
Пускай эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье:
страшней всепрощенье. Страшней равнодушье.
Любовь не прощает. И всё это счастье.
Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая,
покуда она не утеха, а счастье.
Знаешь, сентябрь ещё не повод
Сутулить плечи как от обиды.
Лето. Ещё кружит у лица как овод
С беспечностью тающей Атлантиды.
Ещё не спешишь сквозь дождь, закрывая ворот,
Не светят промокшие ноги и суициды.
Сентябрь не будет тебя матросить,
Пускать по ветру бумажной птицей.
Сентябрь, по сути, ещё не осень,
Ещё в толпе различаешь лица,
Ещё поднимаешь глаза, задаёшь вопросы,
Ещё не хочется в сумерках удавиться.
Ещё нет сил тосковать по лету -
Оно с тобой, отголоском, эхом...
Ещё вечерами без лампы хватает света.
Сентябрь неправильный, весь в огрехах -
Долго светает и мостовые ещё прогреты,
И есть нужна в ментоловых сигаретах.
Сентябрь - это ещё не страшно,
Не брак, а как бы сказать, соседство.
Ещё не хочется глупых шашней,
Не от беспутства, а так согреться.
И можно пока оставаться собой вчерашней,
Всего делов потеплей одеться...
На что мы тратим жизнь?
На мелочные ссоры,
На глупые слова, пустые разговоры,
На суету обид, на злобу - вновь и вновь.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на любовь...
Сжигаем жизнь дотла всё на пустое что-то -
На нудные дела, ненужные заботы...
В угоду обществу придумываем маски...
На что мы тратим жизнь!
А надо бы на ласки...
Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,
На "имидж" и "престиж", ненужную науку,
На ложь и хвастовство, на дармовую службу. На что мы тратим жизнь?...
А нужно бы на дружбу...
Куда-то всё спешим, чего-то добываем.
Чего-то ищем все - а более теряем;
Всё копим - золото, тряпьё и серебро...
На что мы тратим жизнь!
А надо б на добро...
Волнуемся, кричим, по пустякам страдаем;
С серьёзностью смешной вещички выбираем.
Но сколько не гадай - всё выберешь не ту.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на мечту...
Боимся радости, боимся верить в сказки,
Боимся и мечты, и нежности, и ласки;
Боимся полюбить, чтоб после не тужить...
На что мы тратим жизнь?!
А надо просто жить!
Песня, спетая на одном дыхании,
Ёлка, в праздник не срубленная, живая,
Радость, пришедшая без опоздания,
Спокойствие при ожиданьи трамвая,
Снегирь на рябине, надутый и важный,
Утро кофейное, согретое солнцем,
В весенней лужице — кораблик бумажный,
Разлука, выпитая до донца.
Чай дребезжащий в прокуренном поезде,
Летние ночи, дождями промытые,
По телефону весёлые новости,
Одежды — купленные или сшитые,
В варежке спрятанная ладошка сына,
Киношные или книжные страсти,
Ветер с озера, обдувающий спину
Ну, догадались о чём я? О счастье!