Это Александр Гротендик. Но правильнее было бы называть его Шурик Шапиро: в семье, где он родился, были приняты краткие имена, а отец его носил фамилию Шапиро. Его отец - эмигрант, родился и вырос в Одессе, там же учился в весьма и весьма хорошей гимназии, и в ней "заразился" анархистскими идеями. Будучи, видимо, от природы человеком прямолинейным и не терпящим какое-либо двуличие, он не скрывал своих политических взглядов, более того - гордился ими, и в итоге, конечно, оказался за решеткой. Скитался по тюрьмам и ссылкам, в конце концов смог бежать, хотя при побеге очень сильно пострадала его левая рука, в конечном итоге ее пришлось ампутировать. Зато он оказался на свободе, и не где-нибудь, а в Берлине, где стал работать уличным фотографом.
Здесь он знакомится с Ханкой Гротендик - дочерью весьма обеспеченных родителей, которая, тем не менее, учась тоже не в последней школе, приняла идеи анархизма, посему сбежала из дома и работала в Берлине журналисткой в левой газете. Ханка и Александр полюбили друг, друга, но, будучи анархистами, то есть противниками какого бы то ни было вмешательства государства в частную жизнь (кстати, тогда анархизм более менее означал ровно это), брак не регистрировали. Однако, в 1928 году у них рождается сын, которого они называют Александром. По немецким законам он получает фамилию матери - Гротендик. О нем и пойдет речь.
Не хочется превращать эту заметку в последовательное изложение биографии, но без некоторой фактической информации не обойтись. Главное, конечно, это то, что происходит в Германии в 30-ые годы: нацизм становится государственной идеей. Понятно, что человеку с фамилией Шапиро становится все труднее выживать в Берлине, в конце концов Александр Шапиро и Ханка бегут во Францию, оставив своего сына на попечение близких знакомых. Они вспоминают о нем, как о еще более честном и прямолинейном человеке, чем его отец, не терпящим никакого обмана и лицемерия, и очень близко к сердцу принимающим даже совсем незначительную ложь близких людей.
Обстановка в Германии становится все более и более невыносимой. В конце концов Александру удается добраться почти самостоятельно во Францию и воссоединиться с родителями. Увы, не долгими были эти счастливые дни: Францию оккупирована, на ее территории происходят еврейские погромы. Вся семья интернирована: отец Александра попадет в Освенцим, там он и умрет в 1942 году (по-видимому, как положено добавлять в таких случаях, ибо мало что можно узнать), а Ханка и Александр попадают в лагерь Риекро на территории Франции. В нем, к счастью для них, царят вполне терпимые порядки, французы, вынужденные работать в этом лагере, открыто сочувствуют заключенным. В лагере даже есть школа для детей, Александр посещает ее. Здесь впервые проявляется его интерес к математике.
После войны Гротендик учится в университете в Монпелье. Конечно, годы оккупации не лучшим образом отразились на состоянии университетов во Франции, но преподавателю математики удается разглядеть в Александре и его ум, и его интерес, и, главное, его способность видеть любую проблему широко, в контексте гораздо более серьезных вопросов. Понимая, что больше ему ничего дать своему ученику, этот преподаватель отправляет Гротендика в Париж вместе с рекомендательным письмом к Эли Картану, видному математику того времени. В Париж Гротендик прибывает не только с этим письмом но еще и с законченной научной работой. Картан весьма приветливо принимает молодого человека из провинции, с удовольствием берется прочесть его работу. И, хотя результаты Гротендика оказываются переоткрытой и хорошо развитой к этому моменту теорией меры Анри Лебега, Картан понимает, что перед ним человек с очень большим талантом. По его рекомендации Гротендик посещает семинары в Высшей Нормальной школе, по его же рекомендации переезжает в Нанси, где знакомится с Лораном Шварцем. Здесь он знакомится с основами бурно развивавшегося тогда функционального анализа и вносит в него и свой значительный вклад. Он становится участником группы, которая именует себя "Николя Бурбаки", активно работает в ней. Но здесь же проявляется и его несдержанный и очень прямолинейный характер.
По-видимому, Гротендик был и остается человеком, у которого очень обостренно чувство порядочности. Любую, даже незначительную, казалось бы, мелочь Гротендик оценивал с точки зрения своих принципов, и оценивал очень внимательно. Он отказывается получить гражданство Франции, да и любой другой страны, мотивируя это тем, что его налоги пойдут на развитие военной промышленности, а он этого не приемлет. В конце концов ООН выдает ему мандат "человека мира", и именно ей он платит налоги. Впрочем, такой мандат не помогает ему получить позицию в Нанси: руководство университета не склонно брать на работу человека без гражданства. В конце концов Шварцу удается выхлопотать для Гротендика позицию в Сан-Паулу, в Бразилии и Александр отправляется туда.
В Бразилии Гротендик публикует свою главную работу по функциональному анализу, настолько глубокую и трудную для восприятия, что проходит 15 лет, прежде чем в 1968 году польскому математику Пелчинскому удается осознать всю суть его результатов. В Бразилии же Гротендик теряет интерес к функциональному анализу и начинает заниматься алгеброй.
Говорить о математическом наследии Гротендика сложно, особенно, если пытаться охватить его в целом: уж больно оно велико и сложно для понимания. Но, несомненно, главной заслугой Гротендика стали не доказанные им теоремы, хотя их и много, а именно обобщения многих фундаментальных понятий, настолько широкие, что понимание смысла многих таких обобщений не сразу пришло к математическому сообществу. Сам Гротендик любил говорить, что математическая проблема напоминает ему орех, чрезвычайно твердый. Если пытаться просто его расколоть, то можно сломать все инструменты. Гротендик же предлагал окружить орех такой средой, в которой его кожура сама станет мягкой и податливой. В математике это означала следующее: не браться за решение проблемы, использую только имеющиеся методы, постараться сделать эту проблему частью более серьезной и глубокой науки, развить методы этой науки и тогда, быть может, задача решиться сама собой.
В 1960 году Гротендику присуждают Филдсовскую медаль. Но в знак протеста против политических процессов в СССР, Гротендик отказывается ехать на математический конгресс и получить ее (не правда ли, этого кого-то напоминает?) Вместо этого он едет во охваченной войной Вьетнам, где в джунглях читает лекции студентам эвакуированного Ханойского университета.
Трудно складывается и его жизнь во Франции. Хотя ему и удается получить позицию в институте высших научных исследований, тем не менее положение его шатко: руководство под любом предлогом будет стремится избавится от неблагонадежного преподавателя. В время студенческих волнений 1968 года Гротендик открыто выступает на стороне студентов. В тоже время он выступает с резкой критикой математического сообщества в целом, обвиняя его, фактически, в непорядочности. Часто, считает Гротендик, маститый ученый отклоняет работы молодого коллеги, а затем использует в своей работе украденные идеи.
В 1969 году Гротендик увольняется из института высших научных исследований, узнав, что он частично финансируется военными. Он уезжает жить обратно в Монпелье, но математикой почти не занимается. Сильным ударом становится для него привлечение к суду в 1977 году за предоставление жилья незаконному эмигранту. Гротендик выступает с резкой критикой этого закона, но понимания не находит. Вероятно, в этот момент он решает покончить со своими связями с внешним миров и удаляется жить в горы, в далекую деревушку на Пиринеях.
В 90-ые году двум молодым аспирантам удается добраться до него и некоторое время поддерживать с ним связь. Состояние его ума они охарактеризовали на тот момент, как "крайне необычное". В 1997 году и эта связь прерывается, Гротендик живет фактически отшельником. В настоящее время удается поддерживать связь с его соседями, которые сообщают о состоянии его здоровья. Общаться с кем бы то ни было он отказывается.
В заключение моего рассказа, одна, важная, как мне кажется цитата из воспоминаний Гротендика, которые он написал в 80-ые годы. Не всем, конечно, суждено осознать смысл этальной топологии и К-теории, но всем, мне кажется, есть чему поучиться у Гротендика:
... то, что мне кажется важнее всего с точки зрения качества научной работы, да и вообще любого исследования, совсем не связано с опытом. Это — требовательность к себе. Речь идет не о том, чтобы тщательно следовать каким-либо общепринятым правилам. Скорее, эта требовательность заключается в напряженном внимании к чему-то тонкому, хрупкому, заложенному внутри нас — к чему-то, что не опишешь набором правил, не измеришь заранее заданной мерой. И в этом смысле нельзя принудить себя быть внимательным, нарочно стараясь «быть начеку». Внимание приходит само собой, рождаясь от настоящей страсти к познанию, и никогда — от честолюбивых устремлений, от жажды наград.
Это внимание иногда называют «строгостью». Но тогда это строгость внутренняя, чуждая каким бы то ни было канонам, принятым в данный момент в рамках данной дисциплины. .... Если мне и удалось передать ученикам нечто более ценное, чем знание математического языка и приемов нашего ремесла, то это именно требовательность к себе. В жизни мне ее недоставало не меньше, чем любому другому, но в математике я, пожалуй, мог бы ею и поделиться. Спору нет, скромный подарок - а все-таки лучше, чем ничего...
Знаешь, у меня есть друг, сестра которого - аспирантка на ПсихФаке. И она как-то говорила мне, что есть такая теория, что большинство психических расстройств - это гипертрофированность некоторых чувств или эмоций. Ну, например, считается, и это вполне серьезно, что шизофрения - это гипертрофированная логичность.
Ну, вот, если принять эту теория, ты имеем дело с гипетрофированным чувством справедливости. Только и всего.
Думаю, что гипертрофированное что-то в любом случае проявляется неадекватно.
Видимо, это обратная сторона гениальности. А может быть - та же самая сторона.
Кстати, вот что интересное хотел рассказать. Есть сейчас такой анализ для беременных, что-то там такое, откуда можно вывести вероятность генетических отклонений будущего ребенка. Если вероятность велика и потом подтверждается еще каким-то другим анализом, то могут аборт по медицинским показаниям влепить. Типа, так скажут, вы тут родите неизвестно кого, потом откажетесь в роддоме, а государству его кормить и содержать. Так что давайте-ка...
Со стороны все кажется складно, и даже, вроде, правильно. Но вот в начале 90-х, когда этот анализ был необязательным, но можно было сделать. И знаком я с человеком, который сделал его, и как раз ей ровно то, о чем я написал выше, и рекомендовали. Настоятельно. Впрочем, тогда (в отличие от сейчас) все это сопровождалось словами типа "вроде бы", "кажется", "есть вероятность" и т. п. Поэтому человек на все забил. Ну, история сообщает нам, что по началу казалось, что врачи были правы. Например, ребенок только в пять лет заговорил, да и то с дефектом дикции. Ну, это теперь он золотой медалист междунара по математике, а тогда-то его, по началу, в спецшколу наши специалисты по детям определили.
Да... Он сейчас работу опубликовал (на втором курсе матмеха он). Долго объяснять, что и как, ну, результат на хорошую докторскую совершенно точно тянет. Могут и премию Салема дать, это как сложится. Все-таки почти 70 лет проблема висела. Так вот, резюмирую. Отказывайтесь вы от этого анализа когда вам его будут делать. Вдруг у вас там гений. А вам будут про генетические мутации рассказывать....